Луи Си Кей, бесспорный король американской комедии

Величайшие шутки, говорит мне Луи Си Кей, никогда не запишешь как шутки. Полностью не получится. Панчлайн отличной шутки ставит акцент, и заставляет людей смеяться, “но не разрешает шутку, не останавливает её, и шутка продолжается, и продолжается, и продолжается…” И чем дольше это происходит, объясняет он, тем больше мы приближаемся к “сути”.

И к чему это приводит, спрашиваю я.

“Ну… ни к чему.” Си Кей пожимает плечами. Этот жест говорит, что он имел в виду — ни к чему необходимому.

“Я покажу тебе простой пример”, предлагает он, “но… Погоди, твоя овсянка нормальной температуры?” Си Кей внимательный собеседник, постоянно держит зрительный контакт, спрашивает столько же, сколько отвечает. Каша в порядке, отвечаю я. (Дальше Луи шутит на базе игры слов “get hot” - “hot enough”, хочет поиметь кашу первым, пока она горяча.)

Справедливо. За окном хрустящее февральское утро, улицы вокруг SoHo cafe заледенели. Он пришёл пешком — прогулка через квартал, затем присел, немного пошаркал ногами, осторожно выражая свои чувства — и прямо сейчас ему нужен завтрак. Как только приносят заказ, он продолжает. “Был комик по имени Фред Гринли, популярный в восмидесятые. У него было несколько шуток про самоубийство, которые нравились всем комикам. Одна была ”Вы знаете такую штуку, когда засовываешь пистолет себе в рот, и ствол касается пломбы, у вас такое [дрожит всем телом] аааааааахх чувство? Вы это тоже ненавидите?”

После того, как я закончил смеяться, Си Кей продолжает. “Я был заперт в этой шутке тридцать лет. К счастью. Во-первых, здесь очень смешная идея о раздражающей мелкой детали в этот ужасный момент. Но потом здесь — что это, эпистемологическая проблема? — это удерживает меня в шутке бесконечно. Потому что эта проблема отправляет тебя в дорогу. У тебя ствол во рту. Хорошо… что происходит? Ты делишься этой жалобой на чувство в зубах, означает ли это, что ты не доделал дело? Это раздражение заставило тебя вытащить ствол изо рта? Это помогло тебе пережить твоё отчаяние?” Луи немного распаляется. “Или вы мёртвый человек, который делится ощущениями со всеми, кто когда-нибудь стрелял себе в рот? Мне нравятся шутки, которые не дают полный ответ, потому что ты думаешь про них вечно.”

Когда дело доходит до его собственных шуток, Си Кей гордится теми моментами, когда он использует Метод — с актерской строгостью разбирает какой-нибудь риторический или моральный абсурд — а затем аргументирует в нескольких парсеках от “логического” вывода. Он всегда пробивает, Луи Си Кей. Это не только в плане говорить громко о том, о чем все остальные думают; он говорит о том, о чем мы даже не знаем, что думаем, пока не услышим от Луи. Это его гений.

Да, это слово. Я не решаюсь его использовать. Во-первых, из-за слишком частого повторения оно обесценилось до уровня сыра с ароматическими добавками, а во-вторых Си Кей сам по себе безжалостно точен в методах обсуждения и использования языка. (Из его концерта в 2010, “Уморительный”: Мы не думаем, как мы говорим… “Дружище, это было потрясающе.” Правда? Ты действительно потрясена тарелкой куриных крыльев? Что если Иисус спустится с небес, будет заниматься с тобой любовью всю ночь, и покинет тебя, оставив Нового Господа в твоём животе? Как ты это опишешь? Ты использовала слово потрясающе для тарелки с крылышками! Ты вербально ограничила себя до хреновой жизни!) Если Луи Си Кей, не Szekely, был бы “просто” величайшим комиком своего поколения, которым он является, он был бы заслуживал… ну, “самого электризующего комика со времён Ричарда Прайора.” Но не “гениального”.

Слово на “г” применяется, потому что Луи Си Скей, как и Прайор, больше чем, и более важен чем просто комик. Я не указываю здесь на количественное “больше чем” по отношению к богатой жизни Си Кея вне стендапа, отдельно взрывающей мозг (автор / режиссер / продюсер / исполнитель главной роли в частично автобиографическом сериале “Луи”, четвертый сезон которого начинается в этом месяце, сильные роли в фильмах Девида О’Рассела “Суета по-американски” и Вуди Аллена “Жасмин”, и т. д.). И я вполне уверен, что и не из-за содержания — то есть, не из-за бесконечных потрясений сознания, которые нам устраивает Си Кей про то, как мы, американцы, думаем, чувствуем, трахаемся, общаемся во втором десятилетии двадцать первого века. Нет, гений Си Кея в том, как он уверенно подбирает ключи к нашей психологии, “залезает в голову” в эпоху, где мы видели всё, и нас уже невозможно шокировать. Нет ничего, что он не хочет и не может развенчать и опошлить. “[Моя четырёхлетняя дочь] абсолютная засранка” сказал он в 2007 году в концерте “Бесстыдный”, вытряхивая всё приличное из каждого человека в зале, не оставляя никакой надежды. “Ты будешь нести всю эту хрень о собаке, которую ты видела? У меня есть истории получше. У меня интересная жизнь. Я в телевизоре. Я выиграл Эмми. Но ты не спрашиваешь, что случилось со мной сегодня, мелкая сучка!”

Забудьте про границы. Это вызывающе гениально, абсурдный, самоуничижительный, великодушный, возбужденный, любознательный, воинственный, чувствительный, умный, но глупый, обнажённый, вульгарный, глубоко копающий, очевидный гений.

Сегодня День святого Валентина, и съемочная группа Си Кея готовит материал в школе в Бронксе сцены из прошлого. В роли старшеклассника Луи выступает тощий пацан с оранжевыми волосами, он тарахтит с приятелем еще мельче, и тот рассказывает про маму ещё одного друга.

“Я видел её сиськи!” - пищит он.

“Нет, не видел” - мямлит Луи в тарелку с обедом.

Хлопушка звучит в момент, когда камера показывает тоску и картофельное пюре.

“Но что, если видел?”

Вопрос метафизический по сути, но Си Кей позволяет повиснуть ему в воздухе. Ему меньше интересен вопрос, чем вот эта тоска — “Пауза перед вопросом более важна, чем сам вопрос,” - говорит он мне позже — и продолжает переснимать эпизод, умоляя молодого себя играть… меньше.

“Давай будем более нудными”, говорит он мальчишке. “Нам не нужно видеть процесс твоей подростковой депрессии. Это внутри. Снаружи ты просто замкнутый, хорошо?” Мальчишка кивает. Си Кей не давит, но навязывает, физически и психически близко к тому, как он режиссирует. Немаловажно, что он как бы в образе, достаточном, чтобы отметить поначалу его рост — больше чем ожидаешь, около 180 сантиметров.

Си Кей возвращается на своё место для десятого дубля. “Почему моя жизнь так глубоко в жопе?” - спрашивает он Стивена Райта, заслуженного комика, продюсера сериала. Си Кей надевает наушники до того, как можно что-нибудь ответить, и Райт объясняет мне, что Си Кей хочет больше несчастья, более-менее правильно отображающего подростком.

“Это то, на что похожи те годы, правда?” - говорит Райт. Голос — та самая невозмутимость, как и на сцене. “Это не о том, как ничего не происходит. Всё происходит. И слишком много — вам нужно сидеть смирно, иначе закружится голова. Трудно получить нужный контраст, но там где дискомфорт, те места и интересуют Луи.”

Дискомфорт лежит в основе всей работы Си Кея — часто сразу и в форме, и в содержании — и он рассматривает его, похоже, как моральный императив. “Вы должны принять дискомфорт”, говорит он мне по сути. “Это единственный способ попасть в ситуацию, где ты сможешь учиться, и это единственный способ держать свои чувства в тонусе.”

“Чёрные” дети приезжали в школу на автобусе, в отличие от всей белой школы. Szekely, неизлечимо любопытный мальчик, которого позже Крис Рок назовёт “чернейший белый парень, которого я знаю”, хотел их понять. Решился. Ну и начал сидеть в их компании за обеденным столом. “Это было неловко и страшно, но я завёл множество чёрных друзей, и это был единственный способ познакомиться. Это было некомфортно. И это был расизм, так как я сидел с этими детьми только потому, что они чёрные. Иногда дискомфорт — единственный путь.”

Дальше идёт капризная сцена: мелкий Луи соглашается растянуть во времени пендель от хулигана, один сейчас, другой на следующей неделе. “Отличная выдержка”, весело говорит хулиган после удара. “Посмотрю на тебя после двадцать первого”. После нескольких неудовлетворительных попыток, Си Кей предлагает своим актёрам избавиться от “памяти будущего”, то есть от знания, что будет дальше по сценарию. “Вы знаете, то произойдёт, но ваш персонаж не может этого знать. Вам нужно ориентироваться на собственные чувства в этот момент. Это сложно, как играть в Эрудит с самим собой.”

Задача усложняется, потому что Си Кей не хочет, чтобы его актёры импровизировали. “Не воображать” лает он. Это понятно, потому что он ставит свои диалоги столько же, сколько их сочиняет — его глаза чаще всего закрыты, пока камера работает — и так он получает идеальное исполнение диалога для своего внутреннего слушателя. После обсуждения параметров сдержанного смеха — “меньше хихикать, больше зла” - он сдается, и начинает снимать сцену.

“Как можно научить человека тринадцати лет, который никогда не курил траву, играть обдолбанного” - спрашивает Си Кей. Райт сочувственно кивает головой на тему эти-современные-дети и подтверждает “Ты не можешь научить.”

“Тебе нужно вывести его на улицу”, говорит Си Кей. “И накурить.”

Среди всего остального, музыкальный слух Си Кея, его умение точно выделять, гнуть, и продолжать линию выступления оправдывает употребление слова “гениальный”. Его описание того, как он был разбужен собственной дочерью, из концерта 2010 года, в зале Карнеги Холл, звучит симфонией:

Шесть утра, я сплю… прекрасный, глубокий Африканский сон. Я на полметра в глубине реки горячего шоколада, просто… а-я-я-я-й. И Сон это древняя шлюха с двенадцатью языками, отсасывает мне прюэвосходнейше, говорит мне на забытом языке… УОХХ ла-шала ка-ТУННЗА шалах-ка ТАХ! [скользящий всасывающий звук] И она вводит героиновый сироп мне в член, пока сосёт. Лай-СУУУР! МУН та-ка-та! Ох, так хорошо… ПАПА! Нет. Блядь, нет-нет-нет… ПАПА!

Тем не менее, есть одна важная причина, при которой выбор стиля Луи Си Кеем для конкретного момента не имеет значения. Будь то детонация

Я не атеист. Я думаю, что бог есть, что он здесь, что он нас создал. Мне просто насрать.

или медитация о разобщающей функции сотовых телефонов, которая становится смешной, приобретая силу проповеди

Телефоны отобрали возможность просто сидеть на месте. Это и называется — быть человеком. Потому что фундамент вашей жизни в этом мире — бесконечно-пустая штука… Это знание, что всё на самом деле — ничего, и ты одинок… Мысль в том, что нам не нравится ощущать и тени грусти, мы отталкиваем её с помощью телефона или другого безделья… Ты никогда не чуствуешь себя полностью печальным, или полностью счастливым, ты просто немного удовлетворён своим телефоном, а потом ты умираешь.

или один из странных, смешных и грустных одновременно эпизодов “Луи”, оставляющих вас в замешательстве, но вы благодарны; всегда есть одна линия. Это не очевидная вещь или тема, это дух, который Си Кей вкладывает в обычные темы при помощи своего воображения, делая что бы то ни было — секс, Cinnabon, самолёт — тем, до чего вы ещё не докопались. Отчасти это связано с его “рентгеновскими способностями”: мы с вами подавлены весельем девочки из фильма “Список Шиндлера” во время марша евреев из Кракова; Луи Си Кей видит сквозь сцену — записи кастинг-директора, где пятьдесят ясноглазых восьмилетних девочек читают “ВАЛИТЕ, ЖИДЫ!”

Все это вдохновляет на уничтожение — его собственного эго, для начала. И наших скрытых представлений об обычных вещах — что значит быть человеком, смерть, необходимость печали, как человеческий мозг производит и обрабатывает слова вроде педик, пизда и ниггер — так, что мы не можем не изучить их поглубже. Это дар Си Кея, его способность убрать ограничители, основы, установки, любые разделители между тем, что вы видите, и тем, на что вы он вам указывает. Он продает записи своего шоу со своего сайта всего за 5 $, минуя посредников вроде Amazon и ITunes. Актёры сериала снимаются в своей одежде, и редко когда наносят грим. Даже то, как он входит в аудиторию в Beacon Theater special — без музыкальных или световых эффектов, просто Луи Си Кей выходит на сцену, берет микрофон, говорит: “Давайте, садитесь, мы сейчас начинаем,” собирает аудиторию до того, как она будет внутри представления — работает на уничтожение любой дистанции между выступлением и реальностью, между ним и нами.

Часто вы платите комикам из-за того, что вам хочется посмеяться и уйти от себя на некоторое время. Вы идёте на Луи Си Кея чтобы посмеяться, но также с целью узнать себя путём пугающим и расслабляющим одновременно. Исходя из предельной моральной ясности, переходящей в его личное отвращение к себе, к его способу смотреть на себя со стороны, со всеми нами вместе, спрашивая: “Какого хрена?” Даже его депрессивный промежуточный бубнёж — “Я не знаю… Мне всё равно… Я потею… Мне нехорошо… Я слишком часто ем и слишком часто мастурбирую…” - подключает тебя к твоей же полуразрушенной человечности.

Это суть комедии? Или это полное погружение в жизнь, в тело и душу одного человека, в маринаде юмора? В любом случае, этот непристойный сорокашестилетний мужчина, который просто пожимает плечами, “позволив” своей собаке съесть зернёный творог со своих яиц (“что-то, что вы хотели бы расслышать”) почему-то сердечнее и искреннее в своих семейных ценностях, чем любой политик в стране.

“Нет, у меня никогда не было суицидальных наклонностей.” - говорит он. “Но я бы хотел, чтобы были.”

Я неверно раскладываю эту фразу в шутку — как бы самоубийственное “нытьё” было тем, что делают все крутые дети. Но он имеет в виду то, что говорит.

Первый провал произошёл в начале девяностых. Он выступал десять раз за ночь, пятьдесят баксов за каждое выступление, рассекая на мотоцикле вверх и вниз по Манхеттену, из клуба в клуб. Вспоминает, как однажды ночью парковал мотоцикл в районе Village, и думал — у меня лучшая жизнь на свете. Следующей ночью он ехал со скоростью 70 километров в час, и влетел в автомобиль, поехавший на красный. Отбил всё. Следующим утром он первый раз заметил, что начал лысеть. Сразу после этого комедийная сцена Нью Йорка начала сокращаться. Закрылись культовые клубы Improv и Catch a Rising Star; остальные резко уменьшили комедийные часы. Луи, только что купивший в кредит BMW, старался изо всех сил, но не смог платить даже за квартиру, и разорился.

“Это длилось четыре года”, говорит он. “Я много думал о другой шутке Фреда Гринли про самоубийство. Он говорил, что если вы хотите сброситься с высоты, то вы должны выбрать здание высокое, с одной стороны, и достаточно низкое, которое вы можете осилить. Вы типа, что? Он объясняет, что вы бы не хотели так: ААААААаааааа!!! [Луи изображает затихающий звук, выдыхает весь воздух, снова набирает воздух] АААААааааааааа!!!”

Затем был Pootie Tang, комедия Луи Си Кея 2001 года, на основе скетча из Шоу Криса Рока, где он был автором. Студия провела его через ад — перед увольнением, и перемонтажом отснятого материала в пюре.

“Ситуация продолжала ухудшаться. Помню, думал — это слишком для меня. Я хотел сдаться. Я знал, что имею на это право. Но прошло бы еще несколько минут, и я понял бы, что я всё ещё здесь. Другими словами, не было спасения. И я был разочарован, что недостаточно хотел убить себя. Я ненавидел “быть в порядке”.

Окружающие отмечают в Луи бесконечную энергию и стремление двигаться вперёд. Удивительно: многие клубные комики могут потратить до пяти лет, совершенствуя выступление в шестьдесят минут. Си Кей делал полноформатное выступление каждый год с 2007 по 2013, каждое из которых признано важным событием в истории искусства. (И эту “мучительную работу” выделяет одно замечание: “Когда я начинал, то сделал около 150 выступлений до моего первого хорошего шоу.”) Но его стремление является такой же важной частью темперамента, как и его энергия — незамутненное понимание что такое проваливаться, провалиться, и не сдохнуть.

“Всё это” - смерть клубной сцены Нью-Йорка в 90х, провал Pootie Tang — “помогло мне сформировать принцип, который на называю “правилом 70% для принятия решений.” Затем Си Кей описывает практическое применение этого мировоззрения, интегрированного им во многие репризы — это “всё восхитительно и все несчастны.” Если просто оторвать глаза, буквально и фигурально, от цифровых вещиц, и и от говёного, липкого нетерпения, ими привитого, мы увидим, что эта жизнь, эта планета восхитительна. Это что-то о том, чтобы просто быть в этом мире, слышать, видеть и чувствовать запахи. О том, что на триллионы километров от Земли в любом направлении жизнь по сути компрессионный, разрывающий глаза кошмар.

“В большинстве ситуаций я не мог сделать выбор, потому что ищу идеальный вариант — этот ложный перфекционизм запирает тебя в болезненно амбивалентную ситуацию: если я сделаю это, тогда другая штука, которую я мог бы сделать, станет дьявольски привлекательной. Но если пойти и выбрать другую, то произойдет то же самое. Это часть нашей потребительской культуры. С людьми это происходит, когда они пытаются выбрать DVD плеер или провайдера интернет, то же и с большими решениями. В общем, моё правило гласит, что если что-то или кто-то подходит вам на 70%, вы просто это делаете. Потому что вот что происходит. Когда другие варианты отпадают, ваша уверенность немедленно увеличивает планку до 80%. Потому что боль выбора закончилась.”

“И”, продолжает он, “когда вы получаете 80%, вы работаете. Вы применяете свои знания, и получаете 85%. И вещь сама по себе, особенно если это человеческие страсти, всегда себя проявит — 100% вопрос времени! — станет больше, чем вы думали. И всё это поднимет тебя до 90%. После этого вы застрянете на 90%, но что вы о себе, блядь, возомнили, вы бог? Вы получили 90%? Это же невероятно!”

Си Кей останавливается, смотрит в пространство, вникая в то, что он только что сказал.

“Вы сейчас думаете о дочерях?”

“Ха! Точно!” говорит Си Кей. “Они всегда делают сюрпризы. Когда моей старшей было около восьми, я показал ей репризу, где я невероятно яростный — потому что она плохо играет в прятки. Она сказала, что это очень смешно. Мы вместе с девчонками придумали немало жёстких шуток. В следующем сезоне [Луи] есть линия, которая возникла из разговора со старшей дочерью. Она сказала, что всякий раз, когда она видит собаку на трёх ногах, у неё поднимается настроение, потому что трёхногие собаки чудесным образом не знают, что они инвалиды. Они просто гуляют, и им насрать. И я говорю: “Дорогая, знаешь, они счастливчики. Но знаешь, кому повезло чуть больше, чем трёхногим собакам? Четырёхногим собакам.” И она на самом деле прямо тут рассмеялась. Когда ещё она так смеялась над чем-то действительно жёстким? Я точно знаю, что это хорошо.”

Это перевод статьи про Луи из американского GQ за май 2014. Кроме того, что ссылку на статью мне прислал Артур Чапарян, вам нужно знать, что настоящая фамилия Луи — Szekely (читается как Си Кей). Теперь вы сможете понять всё.

Автор статьи — Andrew Corsello (@AndrewCorsello)

Подписывайтесь на группу имени меня в контакте, и в фейсбуке.